и повторил с окончательной интонацией: — Какая прекрасная!
Что-то хотелось с ней сделать, но неизвестно что… И он оторвал подол своей клетчатой шерстяной рубашки и, нежно дохнув теплым воздухом, провел красно-зеленой тряпочкой по изогнутой золотистой поверхности.
Теперь он шел со всеми, и это кружение, которое кому-то казалось бессмысленным или однообразным, приобрело для него смысл: он нес дивный предмет в черном футляре, огрубленно повторявшем его плавные и легкие очертания, оберегал его от всех возможных опасностей, а особенно от наглого черного смерча, который тянулся за ними в отдалении и все ожидал момента, чтобы напасть со своим жалким скулежом и неприятными прикосновениями… Казалось, что смерч этот как-то заинтересован в черном футляре, потому что норовил коснуться и его. Длинноволосый хмурился, говорил про себя «кыш!», и смерч испуганно отскакивал в сторону. На привалах Длинноволосый доставал из заднего кармана джинсов клетчатую тряпочку и все время, пока сидели, ласково тер металлическую трубу…
Иногда он ловил на себе взгляд высокой сухощавой женщины в черной косынке на пышных волосах. Он улыбался ей, как привык улыбаться симпатичным женщинам — взгляд его умел обещать полное счастье, любовь до гроба и вообще все, чего ни пожелаешь… Но ее лицо, несмотря на миловидность, казалось ему слишком уж озабоченным…
глава 3
Поднялись на очередной холмик. Иудей остановился, долго смотрел себе под ноги, потом присел и начал разгребать песок. Там, в песке, лежала человеческая кукла, серый манекен, грубо сделанный и местами попорченный. Из прорванной груди лезла какая-то темно-синяя веревка. Иудей надавил пальцем на грудь, пощупал шею, положил пальцы на едва обозначенные глазницы, бросил на лицо манекену горсть песка. Все остальные тоже бросили по горсти, потом молча сбились в кучу.
— Может, попробовать все-таки?— спросил Бритоголовый у Иудея.
— Пустой номер. Не вытянуть,— возразил Иудей.
— Надо попробовать. Нас много, может, удастся,— настаивал Бритоголовый.— Что скажете, Матушка?— с надеждой обратился он к худой старухе. Матушка, не поднимая куколя, с сожалением покачала головой:
— По-моему, незрелый.
Новенькой очень захотелось взглянуть еще раз на эту человеческую куклу, но песок уже засыпал корявую фигуру.
— А ты что скажешь?— неожиданно обратился Иудей к Новенькой.
— Я бы раскопала,— сказала она, вспомнив, как сама вот так же лежала на вершине холодного холма.
— И на себя возьмешь?— Он смеялся, но смех его был необидный, дружеский.
— Ну как тебе не стыдно,— укорил его Бритоголовый.— И шутки твои, как всегда, дурацкие…
— На, ладно, ладно, настрой свой фонарь и посмотри,— Иудей присел и быстро, почти по-собачьи стал разрывать сухой песок…— Но имей в виду, если не получится, будет на тебе висеть.
Бритоголовый посмотрел отчужденно в сторону и пробурчал:
— А вольвокс на что? В конце концов, это вполне реально… Немного.
Матушка прижимала руки к груди и чуть не плакала. Новенькая присела рядом с Иудеем и стала рыть землю поближе к ногам. Бритоголовый откапывал песок возле головы…
Ноги, вскоре показавшиеся