не доезжая, на Петровке, и Миша пожалел, что они не остановились у подъезда. Одной рукой мама держала красную сумочку, а другой — мишину руку. Шли молча. Миша переживал впечатления. Когда уже почти подошли к дому, мама спросила:
— Скажи, Миша, а если бы оказалось, что у тебя другой отец…
— В каком смысле?— удивился Миша.
— Ну, не наш папа, а какой-то другой человек,— пояснила мама.
— Это допущение?— спросил он серьезно.
— Ну да, допущение,— глупо хихикнула мать.
— Отца я очень люблю. Но если бы я принял такое допущение, я бы любил его еще больше. И уважал…
К разговору этому они никогда больше не возвращались.
Бела была смущена — сказала лишнего, а с Мишенькой надо осторожно: странный мальчик — иногда кажется не по годам наивным, иногда… Нет, нет…
Андрей Иванович стал Мише изредка звонить. Они встречались обычно возле «Националя», обедали. Разговаривали о науке. Андрей Иванович был не простой ученый, а человек с философией, и Мише с ним было очень интересно. Он был как будто не совсем материалист — говорил о возможности описывать одно и то же явление разными способами, интересно рассуждал о квантовой физике. Однажды принес Мише книжку Шредингера — «Жизнь с точки зрения физика». Сказал, что со многим здесь не согласен, но книга стоит рассмотрения…
Когда Миша учился в девятом классе, его на Петровке сбила машина. «Скорая помощь» отвезла его в больницу Склифосовского. Позвонили домой и сообщили Беле, что у сына тяжелая черепно-мозговая травма и множественные переломы. Сначала Бела села на пол прямо возле телефона: ноги вдруг отказали. Потом она встала и позвонила Андрею Ивановичу. Когда она приехала с Гришей в больницу, ее встретил там Андрей Иванович. Он стоял перед операционной, ждал ее. Поздоровался с Гришей, который еле его заметил, отвел ее в сторону и сказал:
— Операцию уже начали, сейчас приедет главный нейрохирург страны.
И действительно, через десять минут распахнулись двери, вошел толстый лысый человек, поздоровался с Андреем Ивановичем за руку и исчез в операционной.
Два с половиной часа они молча просидели в коридоре: белая Бела в ситцевом халате, с подхваченными резинкой седеющими волосами, ставший совсем маленьким и старым Гриша и прямой Андрей Иванович с каменным лицом.
Потом нейрохирург вышел, за ним целая гурьба людей в белых халатах. Андрей Иванович встал. Бела с Гришей вжались в стулья. Нейрохирург опять пожал руку Андрей Ивановичу и сказал:
— Считайте, что пока очень повезло.
Бела, прижимая руки с облупленным лаком к груди, молитвенно припала к хирургу:
— А можно… можно на него посмотреть?
Хирург посмотрел внимательно и мрачно:
— Операция не кончена, там еще два перелома… Позже, позже…
И они ушли, двое недосягаемых, академики, герои, главные люди страны, а Бела с Гришей остались в коридоре, и тут только Гриша понял, кто этот высокий человек… И он сжался еще больше, так что дальше — только исчезнуть. Через десять минут Андрей Иванович вернулся, сел на стул рядом с Гришей, неловко потянул за рукав, взял за руку, сморщил лицо:
— У меня сын погиб в автомобильной катастрофе. На месте. Вашему Мише повезло.
А потом светским движением взял Белочкину руку, поцеловал почтительно и вышел. Бела долго и тоскливо смотрела ему вслед.
Миша выжил. Гриша был счастлив. Гриша страдал и был счастлив. Горячий вопрос пек