на такие разговоры. Такое назначение. У меня это глубоко в крови — я недавно узнала, что моя родная пра-пра-пра — не знаю сколько — бабушка приходилась родной сестрой Малки Натанзон из Одессы, которая была матерью Зигмунда Фрейда.
Значит, так: с учебой все хорошо, Васька выдюжила тяжелейший институт, архитектурный. Поступила, с великими трудами проучилась пять лет, остался только диплом. С ребенком тоже все отлично, не правда ли? Ребенок у нас получился случайно, при невыясненных обстоятельствах: с вечера вся студенческая компания напилась так, что утром Васька так и не смогла вспомнить, с кем согрешила. Но мы его родили, вытянули. Родители, то есть отец и мачеха, очень помогли. Сейчас Верке четыре года, и она, в отличие от самой Васьки, легкое и солнечное существо. Значит, так: с Веркой тоже все отлично. Хреново у нас с личной жизнью. Ее нет. Но тебе двадцать пять, да? А мне сорок, и ты видишь, какие руины, и никаких перспектив, да? На самом деле ей мои руины очень нравятся, я это знаю… А у тебя как раз что-то затеплилось. Тот парень из Бологого, с которым ты познакомилась в поезде по дороге из МОСКРЫ в Питер, хоть и не приехал пока, но звонит… Да?
— Последний раз позвонил, час разговаривали, он сказал, что едет завтра, и пропал. А потом позвонил через три дня, оказалось, что попал в катастрофу, побился. Обещал приехать, когда гипс снимут, и месяц уже не звонит…— уточняет Васька.
Я это знаю.
— Позвонит,— говорю я уверенно.— Такие, как ты, штучный товар, не каждому по плечу…
Это я ей по плечо… Она рослая, большая, почти красивая. Во всяком случае, у нее очень значительная внешность, и глаза огромные, серые, с синим переливом, когда в настроении…
А наследственность — ужасная. Мать умерла совсем молодой, и неизвестно, от рака или от водки, потому что было и то, и другое. Но в ту сторону мы давно уже решили не смотреть, считать, что все уже исчерпано, понято, прожито, прощено…
Что прощено? Кому прощено? Почему? Потому что двенадцатилетняя Васька ушла от матери к отцу за полгода до ее смерти, не выдержала пьянства и умирания. Ушла встретиться с отцом в воскресенье и не вернулась. Мать осталась тогда с младшей сестрой, восьмилетней, и та была с ней до самого конца… А Васька три года после смерти матери не могла спать, не взявши кого-нибудь за руку. Чаще всего это была рука ее мачехи Тани, ангел небесный эта Таня, своих детей двое, от первого брака и маленький, от Васькиного отца, работа совсем не бабья, физик, ученая женщина, и эта двенадцатилетняя больная девочка, психопатка, ночами не спит… к ней все покойная мать приходит, то в виде кошки, то из черной головки богини Нефертити вылезает… Поспит пятнадцать минут, и кричит…
Мы это с Васькой разобрали подробно и очень жестко: это она себе простить не может, что от матери ушла, все горе и всю работу на сестру оставила — восьмилетняя Зойка общую уборку в коммунальной квартире делала,— а Васька к отцу сбежала…
Стоп, стоп, стоп, Василиса! Но ведь Зойка и не могла к отцу сбежать. Не было у нее отца. Он застрелился, этот молоденький мальчик, от которого она родилась… Геологическая партия, в которой были родители, и этот мальчишка случился… Так спутались или по великой любви? Никто точно не знает, что и как, но мальчишка застрелился, а Зойка родилась, и отец ушел… Ты не хуже сестры, у тебя были другие обстоятельства…
Десять лет мы к этому время от времени возвращаемся. Этот вполне
