этот слиток света, воды и голубизны в руки Бритоголовому. Он принял это в сомкнутые ладони и прошептал:
— Ребенок…
Никакого ребенка Новенькая не видела. Иудей присел на мостке, заговорил торжественно, как на собрании:
— Он родился совершенно здоровым, от здоровых и красивых родителей и умер через неделю от родовой инфекции. Мальчик плакал, страдал. Его отец покинул свой дом, лучший дом в каменном городе, единственный деревянный дом, и всю неделю лежал на земле, не ел, не пил и молил Всевышнего, чтобы он сохранил ребенку жизнь. Но Всевышний на этот раз отвернулся от своего любимца — нечего было прелюбодействовать с чужой женой, даже если у нее груди, как два ягненка, и волосы, как стадо коз, сходящее с горы Галаадской… И так далее… Да еще и мужа этой красотки на верную смерть послал, чтобы завладеть еще одной, когда и своих баб предостаточно… Ну?
— Нет, не знаю,— покачал головой Бритоголовый.
— Ну, здравствуйте… Этот младенец умер, можно сказать, по-вашему, некрещенным. Потом эта пара произвела еще одного младенца. Тот выжил. Звали его Соломон.
Бритоголовый засмеялся:
— Откуда ты знаешь? Ты же Библию сроду не читал?
— Читал я. Только я тогда, ничего не вычитал. Но я, понимаешь, еврей. А евреям Библию за так дали. Она в нас растворена, а мы в ней. Даже если это нам не нравится. И даже если это не нравится вам… Поэтому, когда мне ее предъявили в один ответственный момент, оказалось, что я и она — одно. Несмотря на то что второго такого идиота, эгоиста и ничтожества мир не видывал.— Иудей улыбался, склонившись над искрящимся шаром. Теперь настало время бормотать Бритоголовому:
— Друг ты мой, да что же ты говоришь? Он старший брат царя Соломона, воздвигшего Первый Храм в Иерусалиме? Две тысячи семьсот лет?
— Но у него нет времени, у него только состояние,— заметила Катя, о которой забыли.
— Хорошо, пусть так. А другие? А другие кто?— Бритоголовый передал в руки Кати искрящийся шар. Она дошла до середины мостка, встала на колени и, выгнувшись по-кошачьи, опустила загадочное существо в садок младенцев. Потом махнула рукой, приглашая всех на мостик.
Озеро было полно, просто кипело от шаров — прозрачных, голубоватых. Новенькая вспомнила про длинный картонный ящик, в котором хранились рождественские елочные игрушки ее детства, и среди них, завернутые каждый в отдельную бумажку, самые любимые — шары…
«Ну конечно, все правильно»,— заволновалась Новенькая. Что именно правильно, она не смогла бы объяснить…
— Здесь и нерожденные, абортированные… Иногда они дозревают и опять восходят,— деловито объяснила Катя.— Вон, кстати, совершенно дозревший,— и она сунула руку, пытаясь выудить нечто, что явно не хотело быть выуженным.
— Мы же с тобой в философии хорошо пошарили,— начал было Иудей, но Бритоголовый его перебил:
— Нет, нет. Я больше историей интересовался.
— Да ладно. Помнишь Лейбницевские монады? Очень близко, надо признать. И Блаженный Августин догадывался… Ну, про каббалистов я и не говорю, они, надо отдать им должное, при всей невыносимости их метода, много накопали…— он вдруг хмыкнул.— Что там ваш Федор Михайлович насчет слезинки ребенка
