ближе к истинным вещам. Как это там у них было: истина конкретна?— Оба засмеялись.— У тебя путь медленный. Но верный. А что ты думаешь, легко ли быть святым?
Бритоголовый хмыкнул:
— Кто это здесь святой?
— Как кто?— совершенно серьезно ответил Иудей.— Ты, да я, да все остальные…
— Что ты говоришь? И я, неверующий, и этот Манекен, и чудовищная Толстуха? Не понимаю.
— Ты торопишься. Не торопись. Помнишь, как Илья Иосифович остервенело работал, ему все казалось, что не много осталось, еще одно усилие — и Нобелевская премия за спасение человечества. А теперь, видишь, я никуда не тороплюсь. Постепенно поймешь… Удивительное дело, я прочитал-то все. Знал все. Необходимое и достаточное. Как через тусклое стекло. Вникнуть не мог — слишком торопился.
Снова что-то звякнуло. «Они определенно выпивают»,— догадалась Новенькая, которая слушала их разговор с необъяснимым волнением и некоторой неловкостью. Она даже хотела подать голос, обнаружить свое присутствие, но не смогла. Тело ее было как выключенное — ни пальцем пошевелить, ни голос подать…
— Да,— вздохнул Бритоголовый.— Мне торопиться нечего. Особенно теперь, когда она здесь… Все невероятно.
— И непредсказуемо?— с некоторым ехидством отозвался собеседник.
— Да, пожалуй что… И эта странная медицина… Знаешь, методически очень похоже на нашу… Даже швы они сходным образом накладывали — двойной хирургический… Даже игла, мне показалось, круглая…
— А ты что думаешь? Мытье рук по Спасокукоцкому, трепанация по Бемму, капли Бехтерева… Все приемы оттуда приходят.
— Что поразительно, они работали отдельно с костной тканью, с сосудами, с нервами… Я не уверен, что все рассмотрел.
— Можешь быть уверен, что не все. Не все сразу. Ладно, пора. По последней, и пойдем. Ты меня проводишь.
Они явственно чокнулись.
— А эти как же? Так и оставим?— встревожился Бритоголовый.
— Доктор, доктор,— засмеялся Иудей.— Будут отдыхать. Послеоперационный сон.
Новенькая даже обрадовалась — можно не открывать глаз и еще поспать. И она немедленно уснула чистым и прозрачным сном, в котором было колыхание воздуха, и не обыкновенное, а музыкальное, и легкое сияние совпадало с музыкой. И это зрелище, как еда и вода, поило и кормило…
глава 6
Дорога спускалась вниз, петляя между холмами. Они шли скорым шагом под уклон дороги и ощущали ту внутреннюю особую тягу, влекущую пешехода все дальше и дальше, такую сильную, что требуются некоторые усилия, чтобы остановиться, словно в воображаемом конце дороге поет призывную песнь ветреная придорожная сирена.
Они и не останавливались. Дул привычный ветерок, но он нес в себе не колючий враждебный песок, а обрывки запахов, среди которых явственно различалась чуть тошнотворная корица, опасный миндаль и восхитительный аромат старой библиотеки: старая кожа, сухая бумага и сладкий клей…
Иудей шел чуть впереди, горской походкой, кривоного ставя стопу на ее внешнюю часть. Бритоголовый позади, с опущенными плечами и расслабленными кистями, собранными в вялые кулаки, как у старого боксера. Оба они чувствовали, что местность эта совсем иная, и эта неопределимая