пальцы и полетел вниз. Не как камень, не как птица — как мятый лист газеты, несомый мусорным ветром…
Несмотря на легкость и медлительность падения, удар был сокрушительным. Разбитый на куски, он лежал в каменном русле давно иссохшей реки, между остатками древних лодок, окаменевшими раковинами и двумя непарными кроссовками. Вокруг его треснувшего во всех направлениях тела собирались небольшие, побольше белки, поменьше зайца, не вполне твердые существа, а может, сущности… те самые, которые снятся во сне, а потом, при пробуждении, оставляют от себя не зрительный образ, а лишь душевный след — теплоту, нежность, близость родства…
Они собрались толпой — как обитатели пустыни или тундры возле разбившегося самолета. Одни, самые чувствительные, плакали, другие качали головами и сокрушались. Потом кто-то из них сказал:
— Надо Доктора.
Ему возражали:
— Не надо Доктора, это труп.
— Нет, нет, не труп,— говорили другие.
А кто-то молодым голосом с задором пропищал:
— Ну и что, труп! Можно и труп оживить!
Началось что-то вроде разноголосого собрания.
Потом прикатили самого большого и старого, на колесиках. Он был такой ветхий, что местами просвечивал. Он подкатил вплотную, даже случайно въехал передними колесами на разбитые пальцы Манекена. Немного повздыхал и объявил:
— Труп. Нулевое состояние.
Собрание забеспокоилось, зажурчало, зашелестело:
— Нельзя ли для него что-нибудь сделать?
— Ничего не поделаешь,— мелко затряс головой Доктор.— Только сдача крови.
Все замолчали. Потом круглобровый, глазастенький сказал:
— Нас много. Мы соберем.
Встрял длинноносый:
— А кровезаменители? Есть же кровезаменители!
Но Доктор даже не посмотрел в ту сторону:
— Шесть литров живой крови, никак не меньше. Иначе нам его не поднять.
— Соберем, соберем,— зашелестело собрание.
Доктор на колясочке как будто рассердился:
— Ну как вы соберете? У каждого из вас шесть миллилитров. Больше половины сдавать нельзя. Вы же знаете, я сдал пять миллилитров, и ноги так и не восстановились.
Снова забеспокоились, заурчали белки-зайчики:
— Если его оживить, человек будет… красивый… умный… у них дети бывают… и может строить и рисовать… пусть будет живой…
— Хорошо,— согласился Доктор.— Но я должен вам напомнить следующее: перед вами остатки тела преступника. Убийцы. Очень жестокого и безжалостного. И глупого.
Все испугались и затихли. Потом один кудрявый, с негритянскими веселыми волосами, сказал тихонько:
— Так тем более надо. О чем говорить? Ему надо дать шанс.
— Не спорю,— улыбнулся Доктор.— Просто хочу напомнить, что по закону Большой Лестницы, жертвуя свою кровь, вы опускаетесь вниз, теряете часть своей подвижности, а он поднимается вверх и обретает качества, которые вы ему жертвуете…
— Да, да… мы знаем… мы хотим… согласны… согласны…
И они окружили разбитого Манекена, и откуда-то взялась белая простыня, и заработала таинственная медицина…
Та часть лабиринта, куда попала Новенькая, представляла собой хаотическое скопление небольших площадок, отстоящих друг от друга на расстоянии
