одеяле, на минуту подумал, хочет ли он идти на пруд с этими ряжеными детьми, но решил больше туда не возвращаться…
На следующий день в четверть девятого утра Павел Алексеевич с дочерью и внучкой были дома, на Новослободской. Тома еще не успела уйти на работу, Василиса вылезла из чулана и стояла со старой Муркой в ногах, в своей встречающей позе, при выходе из кухни в коридор, опершись рукой о стену. Из приоткрытой двери в Еленину комнату сначала высунулась молодая Мурка, а следом за ней Елена в наброшенном на плечи халате.
— Танечка, я тебя так давно жду,— сказала Елена внятно и радостно, и Таня, сунув дочь растерянной Томе, которая все не знала, что говорить и что делать, целовала мать, но та легонько отбивалась и тянулась к свертку:
— Танечка…
— Мамочка, это моя дочка.
— Это моя дочка,— эхом повторила Елена, а на лице ее изобразилось мучительное напряжение.
— Идем, мамочка, сейчас я тебе ее всю покажу…
Таня уложила ребенка на материнскую постель, а Павел Алексеевич порадовался, что Таня правильно себя держит: не отпугивает бедную Елену, а вовлекает в новое событие.
Таня разгребла одежки, выпростала маленькое тело. Девочка открыла глаза и зевнула.
Елена смотрела напряженно и как будто разочарованно.
— Ну, как она тебе? Нравится?
Елена стыдливо опустила голову, отвела глаза:
— Это не Танечка. Это другая девочка.
— Мам, конечно, не Танечка. Мы ее еще никак не на звали. Может, Мария? Маша, а?
— Евгения,— еле слышно прошептала Елена.
Таня не расслышала. Василиса повторила:
— Как еще? Евгения, по бабушке…
Таня склонилась над девочкой, запихивающей кулачок в рот.
— Не знаю… Надо подумать. Евгения?
Пока домашние толпились над ребенком, Таню как будто приливная волна подняла вверх, продержала мгновение и отпустила… И она понеслась по квартире, заглядывая в захламленные углы…
— Папа, делаем ремонт,— сказала она отцу через пятнадцать минут.
— Да, собственно, давно пора,— согласился Павел Алексеевич,— только сейчас, я думаю, не время. Ребенок в доме. Может, летом, когда вы на дачу поедете…
— Нет, нет, я потом в Питер уеду, надо сейчас. Начнем с детской… Потом места общего пользования, кабинет, спальню…
Вечером, когда Тома пришла с работы, половина ее цветов была роздана по соседям, половина выброшена, мебель составлена на середину, все увязано, с малярками договорено… У Павла Алексеевича возникло ощущение, что их ветшающий дом, стоявший, как брошенный корабль на якоре, стронулся с места и куда-то целеустремленно поплыл, сонная команда очнулась, и даже мебель, расслабленная и осевшая, выстроилась и подтянулась… Василиса, никогда и ничего из дома не выбрасывавшая, сдалась под Таниным напором и собственноручно вынесла из своего чулана истлевшее одеяло, подаренное Евгенией Федоровной в девятьсот одиннадцатом году сильно не новым. Но и этого Тане показалось мало, она размашистым веселым движением вынесла на помойку надбитые тарелки, прогоревшие кастрюльки, впрок сохраняемые пустые стеклянные банки, все слежавшееся, нищенски-скопидомское хозяйство Василисы.
Безымянная девочка почти безмолвно присутствовала
