которым научила ее Нинка,— пыталась внести ясность в свою и без того ясную одинокую жизнь. Файка ела яичницу с майонезом. Она все ела с майонезом. Московская Люда давно уже перемыла всю посуду и сидела теперь рядом с сыном около телевизора в ожидании свежих новостей из Москвы.
— Алеша, выключи телевизор. Алик умер,— тихо сказал Фима. Так тихо, что его не услышали.— Ребята, Алик умер,— повторил он так же тихо.
Хлопнул лифт, вошла Ирина.
— Алик умер,— сказал он ей, и тут наконец все услышали.
— Уже?— вырвалось у Валентины с такой тоской, как будто он обещал ей жить вечно и нарушил планы своей несвоевременной смертью.
— О, shit!— воскликнула Тишорт и, отшвырнув книжку, бросилась к лифту, едва не сбив мать с ног.
Ирина стояла возле двери, потирая ушибленное плечо. «Может, в Россию съездить на недельку, найду Казанцевых, Гисю…— Гися была Аликова старшая сестра.— Она, наверное, совсем старуха, Алика старше была на четырнадцать лет. Она меня любила…»
Джойка отложила карты и заплакала.
Все стали почему-то одеваться. Валентина нырнула головой в длинную индийскую юбку. Люда надела босоножки. Хотели пойти в спальню, но Фима остановил:
— Погодите, Нинка еще не знает. Надо ей сказать.
— Ты скажи,— попросил Либин.
Он с Фимой уже три года не разговаривал, но тут и сам не заметил, как попросил.
Фима приоткрыл дверь спальни: там было все то же. Лежал Алик, покрытый до подбородка оранжевой простыней, на полу сидела Нинка, натирая свои узкие ступни с длинными пальцами, и приговаривала:
— Это хорошая травка, Алик, в ней ужасная сила…
Еще там был Киплинг. Он положил передние лапы на тахту, на них свою умную и печальную морду.
«Какая глупость про собак, что они боятся покойников»,— подумал Фима.
Он приподнял Нинку, поднял с полу ее промокшее кимоно и накинул ей на плечи. Она была послушна.
— Он умер,— в который уже раз выговорил Фима, и ему показалось, что он уже привык к новому положению мира, в котором Алика больше нет.
Нинка посмотрела на него внимательными прозрачными глазами и улыбнулась. Лицо у нее было усталое и немного хитрое.
— Алик выздоровел, знаешь…
Он вывел ее из спальни. Валентина уже тащила ей ее питье. Нинка выпила, улыбнулась светской, ни к кому не обращенной улыбкой:
— Алик выздоровел, знаете? Он сам мне сказал…
Джойка издала звук, похожий на смех, и выскочила в кухню, зажимая рот. Снизу звонили в домофон. Нина сидела в кресле со светлым и растерянным лицом и гоняла палочкой лед в стакане.
Чисто Офелия. А защита — как у хорошего боксера: ничего не хочет знать. Все правильно, никогда он не мог ее оставить, она живет вне реальности, а он всегда ее безумие собой прикрывал. «Есть, есть логика в этом безумии». Делать Ирине здесь больше было нечего, захотелось поскорее уйти.
Она спустилась вниз. Тишорт не ждала ее около подъезда. Дочку свою она упустила. Ирина пересекла медленный машинный поток и зашла в кафе.
Догадливый черный бармен спросил утвердительно:
— Виски?
И
