со временем растопчется, простит он Ленку, но того не знала, простит ли Ленка ему такое отречение от неё в трудную минуту…
Словом, день рождения у Лены Стовбы был самый что ни на есть грустный. На шатком стуле сидела растолстевшая, с отёкшими ногами именинница, яблочный пирог, испечённый Алей, выглядел по-бедняцки, нарезанные сыр-колбаса и яйца, фаршированные самими собой, но с майонезом.
Гостей было двое — Шурик и Женя Розенцвейг, приехавший с дачи, чтобы поздравить одинокую Стовбу. Он приехал с корзинкой, которую собрала ему информированная о Стовбином положении сердобольная еврейская мама. Содержимое корзинки почти в точности соответствовало перечню продуктов, доставляемых Красной Шапочкой своей больной бабушке: двухлитровая бутыль деревенского молока, домашний пирог с ягодами и самодельное масло, покупаемое на привокзальном рынке у местных рукодельниц… Дно корзины было уложено бело-зелёными яблоками сорта белый налив с единственного плодоносящего дерева садового участка Розенцвейгов. Ещё Женя написал шутливо-возвышенное стихотворение, в котором «девятнадцать» авангардно рифмовалось с «наций», а само предстоящее событие, связанное с прискорбным легкомыслием, а также с пылкостью и поспешностью героя и слабой информированностью героини, интерпретировалось поэтом почти как революционное преобразование мира.
И всё-таки Лена развеселилась — она была благодарна и Але, вспомнившей о её дне рождения в тот самый момент, когда она проклинала само событие своего рождения, и Шурику, прибежавшему её поздравить с бутылкой шампанского и второй — красного «Саперави», и с шоколадным набором, выдержанным в мамином шкафике и приобретшим лёгкий запах вечных бабушкиных духов…
И они принялись есть и пить: оба пирога, и сыр-колбасу, и яйца. Оказалось, что все почему-то голодны, как собаки, и всё быстро съели, и тогда сообразительная Аля пошла на коммунальную кухню и сварила ещё и макарон, которые доедали уже после пирогов… И всем было хорошо, даже Лена впервые за несколько месяцев подумала, что, если б не её беда, никогда бы и не образовались у неё эти настоящие друзья, которые поддержали в трудную минуту жизни. Справедливости ради надо сказать, что кубинские друзья Энрике, лысый биолог и второй, Хосе Мария, тоже её не оставляли, а на день рождения не пришли, потому что не знали…
Так или иначе, последнее вино было выпито за друзей, и когда доедены были все макароны, разговор с возвышенного перешёл на житейские рельсы, и стрелку эту перевёл самый из всех непрактичный Женя.
— Ну, хорошо, а квартиру-то ты сняла?
Это был больной вопрос: место в общежитии Стовба должна была освободить к первому сентября, академический отпуск она уже взяла, но квартиру снять не смогла. Поначалу Аля, как группа поддержки, поехала с ней в Банный переулок, на чёрный рынок жилья, но оказалось, что её азиатское присутствие делу только помеха — одна из сдатчиц так и сказала: нерусских не берём.
Почти каждый день Лена ходила в Банный, но беременной одиночке сдавать никто не хотел. Согласилась только одна квартировладелица — старая пропойца из Лианозова. Более приличные хозяйки отказывали:
