чёрным бантом сзади на шее. О её присутствии заранее сообщал густой запах духов и постукивание костыля. Красавица припадала на ногу, и припадание это было сильным, глубоким — на каждом шаге она как будто слегка ныряла, а потом выныривала, вздымая одновременно синие ресницы… Её должны бы не любить за нарушение общей однородности, которое она собой являла. Но её любили: за красоту, за несчастье, которое она бодро преодолевала, даже за инвалидную машину «Запорожец», которую сама водила, изумляя других водителей и пешеходов полной непредсказуемостью своего шофёрского поведения, за весёлый характер и прощали — о, было что ей прощать!— любовь посплетничать о чужих делах, неуемное кокетство и постоянные шашни с посетителями библиотеки.
Шурик оценил её человеколюбие, когда в разгар эпидемии гриппа — половина сотрудников болела, а вторая работала с удвоенной нагрузкой — он пришёл к ней просить три дня за свой счёт.
— Да вы с ума сошли! Я вас на сессию должна отпускать в самое горячее время, и вам ещё за свой счёт! И речи быть не может! И так работать некому!
— Валерия Адамовна!— взмолился Шурик.— Такие обстоятельства… ну хоть заявление об уходе подавать!
— Без году неделя работаете, и уходить! Да уходите! Здесь очередь стоит! В Ленинской библиотеке работать! Люди от нас не уходят! От нас — только на пенсию!— искренне шумела начальница.
— Мне на три дня надо уехать в Сибирь. Иначе я ужасно подведу одну женщину…
У Валерии под синими ресницами зажёгся интерес:
— Вот как?
— Понимаете, ей рожать пора, а я вроде как её муж…
— Ничего себе! У вас ребёнок должен родиться, а вы вроде как муж?— преувеличенно изумилась Валерия.
И Шурик, на краешке стула сидя, рассказал кратко, но ясно всю историю бедной Стовбы, историю, не имевшую пока финала, потому что после того как они расписались, она уехала к родителям в Сибирь, и теперь вот ей пора рожать, и она звонила и просила его срочно приехать: потому что если родится ребёнок так-сяк, просто смугленький, то ещё ничего. А вот если негр настоящий, то непременно будет семейный скандал, потому что отец — каменная скала с партийной должностью, и из дому её непременно вышвырнут… Так что надо ему ехать, чтобы играть роль счастливого отца кубинского ребёнка…
— Пишите заявление,— сказала Валерия Адамовна и поставила свою красивую лохматую подпись прямо под Шуриковыми робкими строчками.
глава 25
И Шурик засобирался. Стовба просила купить, если удастся, два шерстяных детских костюмчика. Он честно поехал в тот самый «Детский мир», в котором к его рождению такие же костюмчики покупала его бабушка Елизавета Ивановна. Так же честно отстоял в длинной очереди и купил два, жёлтый и розовый. Пожилая практичная женщина, стоявшая перед ним в очереди, объяснила, что один надо брать на год, а второй — на два года. Зачем два костюма на один размер? Аргумент был доходчивый.
Каких-то особых заграничных бутылочек с сосками он не достал — их в тот день в «Детском мире» не выбрасывали. Но этот редкий предмет чехословацкого производства раздобыла Аля Тогусова. Она, не вполне оправившаяся