для пенсионеров. И зашёл по-соседски побеседовать с едва прикрытым намерением привлечь Веру Александровну к общественной работе. На лысой маленькой голове партсекретаря плоско сидела промасленная тюбетейка изначально красного цвета, а из ноздрей и из ушей торчала живая и свежая поросль.
При появлении Шурика он прервал свою энергичную речь, помолчал минуту, а потом решительно, всё так же сверля воздух пальцем, но уже в Шуриковом направлении, строго сказал:
— А вы, молодой человек, постоянно хлопаете дверью лифта…
— Простите, больше не буду,— ответил ему Шурик совершенно серьёзно, и Вера улыбнулась Шурику понимающе.
Старик решительно встал, слегка качнулся и протянул перед собой картонную руку:
— Всего вам доброго. Подумайте, Вера Александровна, над моим предложением. И дверью лифта не хлопайте…
— Спокойной ночи, Михаил Абрамович,— она встала и проводила его к двери.
Когда дверь захлопнулась, оба захохотали.
— А из ушей! А из ушей!— всхлипывала от смеха Вера.
— А тюбетеечка!— вторил ей Шурик.
— Дверью лифта… дверью лифта…— заливалась Вера,— не хлопайте!
А отсмеявшись, вспомнили Елизавету Ивановну — вот кто бы сейчас от души повеселился… Потом Шурик вспомнил про коробку:
— Мне там гостинцев надавали!
Снял картонную крышку и стал вынимать всяческие редкости и продовольственные ценности, с большой тщательностью сложенные в сибирском продуктовом распределителе для родственника не игрушечного, как этот Михаил Абрамович, а настоящего партийного секретаря… Но об этом Шурик словом не обмолвился, сказал только:
— За работу премировали…
Но над этой шуткой посмеяться было некому.
глава 27
Валерия Адамовна была в ярости: глаза её, синим удобренные, сузились, а пухлые обыкновенно губы в розовой помаде были так сжаты, что под ними образовались две очень милые складки.
— Ну и что прикажете с вами делать, Александр Александрович?— она постучала по столу согнутым мизинцем.
Шурик стоял перед ней в позе покорности, склонив голову, и вид его выражал виноватость, в глубине же души он испытывал полнейшее равнодушие к своей судьбе. Он был готов к тому, что его выгонят за образовавшийся прогул, но знал также, что без работы не останется, да и без заработка тоже. К тому же Валерии он совершенно не боялся, и хотя не любил доставлять людям неприятностей и даже испытывал неловкость перед начальницей, что нарушил данное ей слово, защищаться не собирался. Потому и сказал смиренно:
— На ваше усмотрение, Валерия Адамовна.
То ли она смягчилась этим смирением, то ли любопытство взяло верх, но она умерила свою строгость, ещё немного постучала по столу пальцами, но уже в каком-то более миролюбивом ритме, и сказала по-свойски, не по-начальницки:
— Ну, хорошо, рассказывай, что там у тебя произошло.
И Шурик честно рассказал, как оно было, не упоминая, впрочем, о влажных ночных объятиях — что сыграл-таки роль законного мужа, был всем предъявлен как трофей, а уехать вовремя не смог, потому что по замыслу тестя, о котором его заранее не оповещали, он должен
