«Сядь, сядь сюда,— мысленно приказала ему Валерия.— Пожалуйста…»
Он не пересел. Но именно в этот момент понял, чего от него ждут. И ещё он понял, что она в смятении и просит у него помощи. Она была так красива, и женственна, и взросла, и умна. И хочет от него так немного… Да ради Бога! О чем тут говорить? «Господи, как всех женщин жалко,— мелькнуло у Шурика.— Всех…»
Она сделала ещё один маленький глоток и сдвинулась совсем к краю дивана. Шурик сел рядом. Она поставила рюмку и положила горячую руку на тыльную сторону его ладони. Дальше всё было очень просто. И довольно обыкновенно. Единственное, что удивило Шурика, это температура. Она была высокая. Там, внутри у этой женщины, был жар. Влажный жар. У неё была большая красивая грудь с твёрдыми сосками, и пахло от неё чудесно, и вход такой гладкий, правильный: маленькое напряжение — и как с горы… Только не вниз, а вверх… Круто, так что дух немного захватило. Всё было так отлично. Её бил как будто озноб, и он её немного придерживал. То, чем Матильда заканчивала, этим она начала, и поднималась по ступеням всё выше и выше, и Шурик догадывался по её лицу, что она отлетает от него всё дальше, и ему за ней не угнаться. Он догадался также, что его простые и незатейливые движения вызывают внутри сложноустроенного пространства разнообразные ответы, что-то пульсировало, открывалось и закрывалось, изливалось и снова высыхало. Она замирала, прижимала его к себе и снова отпускала, и он подчинялся её ритму всё точнее, и сбился со счёту, считая её взлеты.
Он чувствовал, что ему надо продержаться подольше, и её обморочные паузы давали ему этот шанс.
В час ночи Шурик позвонил маме и сказал, что задержится: очень большая работа оказалась. Действительно, закончили работу только к трём.
Лежали в насквозь мокрой постели. Она выглядела похудевшей и очень молодой. Шурик хотел было встать, но она его удержала:
— Нельзя так сразу.
Он снова лёг. Поцеловал её в подвернувшееся ухо. Она засмеялась:
— Ты меня оглушил. Надо вот так.
И влезла большим языком ему в ухо, щекотно и мокро.
— Такого со мной не было никогда в жизни,— прошептала она, вылезши из его уха…
— И со мной,— легко согласился Шурик. Ему было девятнадцать, и, действительно, было множество вещей, которые с ним ещё никогда не случались.
глава 32
Письма Александра Сигизмундовича, две связки, довоенные и послевоенные, Вера перечитала. Она знала их наизусть и вспоминала не только письма, но и время, место и обстоятельства их получения. И чувства, испытанные тогда.
«Можно было бы написать роман»,— подумала Вера. Сложила конверты стопочками, обвязала ленточкой и отнесла на место. По прошествии лет молодость казалась яркой и значительной. Рядом с коробочкой, в которой хранились письма, Вера обнаружила ещё одну, материнскую. У мамы была просто-таки страсть к разным шкатулкам, укладкам, бонбоньеркам. Хранила и жестяные, дореволюционные, из-под чая и леденцов, и швейцарские, и французские…
«Да что там?» — подумала Вера, отодвигая круглую шляпную картонку, чтобы поместить на место свою мемориальную
