коробку.
Открыла. Удивилась. Улыбнулась. Это были тряпочки для вытирания пыли, сшитые Елизаветой Ивановной впрок из вышедших из употребления рваных фильдеперсовых чулок. Вера вспомнила, как мама резала на куски старые чулки, складывала в четыре слоя и прошивала крестиками-птичками. Точно так же она делала и перочистки, но из старого сукна. Как много всего вышло из употребления… саше… думочки… щипцы для завивки… кольца для салфеток… да и сами салфетки…
Вера взяла две розовато-телесные тряпочки — и чулки такого цвета теперь не носят — и прошла по комнате, сметая пыль со множества мелких предметов, составляющих неизменный пейзаж её жизни.
«А зеркало мама протирала почему-то нашатырём,— вспомнила Вера, заглянув в зеркало.— И никто больше не считает меня красавицей,— усмехнулась своему миловидному отражению.— Может, только Шурик».
Повернула голову направо, налево. А что, действительно, хорошо выгляжу. Вот только подбородок немного испортился, провисла идея. И если сдвинуть стоячий воротничок, обнажится шрам, розовый и немного складчатый. Хороший шов, у других он получался грубее, толще. Ей сделали косметический… Она потрогала одрябший подбородок. Есть упражнение,— и она сделала круговое движение головой, и что-то хрустнуло сзади в шее. Ну вот, отложение солей. Надо позаниматься…
Прошло уже несколько дней с тех пор, как она ходила с Шуриком в консерваторию. Накануне, уже без него — он занимался в институте,— она была в музее Скрябина. Исполняли «Поэму экстаза», которую помнила она от первой до последней ноты. Играть никогда не пробовала — очень сложно. Но вспомнила с умилением, как в молодые годы под эту энергично-рваную музыку выделывали студийцы свои хореографически-спортивные упражнения. И стихи Пастернака, связанные и с этой самой музыкой, и с его тогдашним кумиром, композитором Скрябиным. Какая мощная, какая современная культура — и всё куда-то ускользнуло, рассеялось, кажется, совсем бесследно… И в театре, кроме классики, смотреть не на что. Говорят, Любимов… Но там всё на Брехтовской энергии. Биомеханика. Какая-то пустая полоса… Да, появился ещё Эфрос. Надо посмотреть… Она сидела с пыльной тряпочкой в руках, размышляя о высоких материях, как вдруг раздался неожиданно поздний звонок в дверь — пришёл сосед Михаил Абрамович…
— Я возвращаюсь с собрания, вижу — у вас горит свет,— объяснил он.
— Проходите, пожалуйста, я только руки сполосну…— Вера зашла в ванную, опустила руки под струю воды. Пыльную тряпочку оставила в раковине,— потом прополоскать.
Он стоял на коврике с исключительно деловым видом:
— Ну что, Вера Александровна, обдумали мое предложение? Подвал пустует!
Она и забыла, что он два раза уже донимал её каким-то кружком, который хорошо бы организовать для детского досуга.
— Нет-нет, я действительно в прошлом актриса, но никогда не вела занятий с детьми, и речи быть не может,— твёрдо отказалась.
— Ну, хорошо, хорошо… Тогда, может быть, вы пойдёте к нам в бухгалтеры? Бухгалтер нам в кооператив тоже нужен. Эта старая уходит. А вы бы нам подошли…— подумал немного и добавил,— а кому бы вы не подошли, с другой