Их развели за пять минут. Хотели сразу же ехать на дачу, но в честь этого события Стовба купила бутылку шампанского, и распить её было решено в московской квартире. Потом Шурик откупорил бутылку грузинского коньяку гииной поставки.
Стовба сильно нервничала — она не была ни болтливой, ни простодушной, но всё же за коньяком раскололась: с американскими документами у Энрике всё затягивалось, но объявился его старший брат, полуполяк Ян, который вник во все их проблемы и предложил хитрый план, по которому он едет в Польшу, она, Стовба, по организованному заранее приглашению тоже приезжает туда, и они женятся, и тогда она сможет въехать в Штаты как жена Яна, а уж дальше они как-нибудь разберутся… И всё это должно произойти в ноябре. И совершенно неизвестно, даст ли ей местный ОВИР разрешение на поездку в эту сраную Польшу…
— Вот так. Ты понимаешь, всё опять откладывается и затягивается,— резко сказала Стовба.— Так можно всю жизнь прождать!
— Может, к лучшему…— попытался Шурик её утешить.
— Что к лучшему?— угрожающе посмотрела на Шурика Стовба.— Что? Ехать надо на месяц, с Марией меня точно не выпустят, ты понимаешь, какие проблемы возникают!
Шурик разлил остатки коньяка по рюмкам — как-то незаметно они всё выпили и даже не особенно опьянели.
— Кстати, мама хотела с тобой поговорить… Собственно, с Марией никаких проблем нет. Мама хотела, чтобы Мария пошла в школу в Москве, чтобы языкам её учить… Ты бы её у нас оставила, она бы первое полугодие у нас пожила, поучилась бы в школе, а потом ты бы её забрала. Ты же знаешь, мама её обожает. Я бы считал… Да?
Стовба отвернулась, и непонятно было, какое там выражение лица она показывает стене.
«Зачем я всё это делаю,— мелькнула у Шурика мысль,— Веруся с ног собьётся…» И он замолчал, удивляясь мусорному вороху сочувствия к Стовбе, страха за маму, новой ответственности, которую на себя берет, и беспокойства, и глупого желания разрешить совершенно от него далекие проблемы…
Стовба же вдруг метнулась к нему, едва не перевернув недопитую рюмку, обхватила его за шею, уткнулась жесткими очками в ключицу. Щёткой торчащие волосы кололи его подбородок. Стовба плакала. Шурик недоумевал: в таких случаях обычно он знал, как себя вести. А тут он растерялся. Хотя семь лет тому назад у Стовбы дома тоже непредсказуемое дело было — романтическая любовь, казалось бы…
— Я сумасшедшая, да? Ты думаешь, я сумасшедшая? Идиотка я! Семь лет, безумие какое-то, ничего не могу с собой поделать…
— Да я ничего такого не думаю, Лен…— промямлил он. Она плюхнулась на Шурикову холостяцкую кушетку, засмеялась пьяным загадочным смехом:
— А не надо много думать, Шурик. Мы отмечаем наш развод! У тебя есть какие-нибудь возражения?
Особых возражений не было. На этот раз Стовба вовсе не делала вид, что рядом с ней её романтический возлюбленный, всё было хорошо и просто, и уж точно без тех сложностей, которые бывают при общении с беременными.
Утром поехали на дачу. Надо было готовиться к переезду. Привычный годичный ритм, отливы и приливы: переезд с дачи, Новый год с ёлкой, бабушкино Рождество, переезд на
