Потом из-под руки потянулись большие медленные слёзы. Достала носовой платок, вытерла щеки:
— Я дурной человек, Вера Александровна. И выросла среди дурных людей. Но я не дура. Жизнь моя так складывается, что не даёт быть дурой. Я не знаю, как дальше сложится. Может, мы с Марией через три месяца уедем. А может, ещё три года это протянется. Таких людей, как вы, я просто не встречала. Шурик, он мне так помог в трудную минуту, а ведь я его дураком считала. Я только с годами поняла, что вы другой породы, вы благородные люди…
Вера изумилась: Шурика — дураком? Но ничего не сказала. Стовба высморкалась. Лицо её было строгим.
— А я просто не знала, что такие люди бывают. Семья моя ужасная. И отец, и мать… Только бабушка на человека похожа. Они же меня выгнали с четырёхмесячным ребёнком. Отец выгнал. Они уроды. И я была бы уродом, если б не вся эта история с Марией. Я живу ужасно. Работаю… как вам это объяснить? Левый цех, работают на себя. Я у них бухгалтер. Если всё это накроется, меня могут посадить. Но иначе я бы просто не выжила. Снимаю квартиру. При Марии няню держала все эти годы.
«Боже мой! Двойная бухгалтерия! Все эти шахер-махер, которые так ловко проделывала бывшая начальница Фаина Ивановна, проделывает Лена»,— испугалась Вера Александровна.
— Леночка, так надо срочно оттуда уходить! Переедете в Москву, уж куда-куда, а в бухгалтерию я вас определённо устрою!— немедленно предложила она.
Стовба махнула рукой:
— Да вы что? Даже и думать нечего! Я там так повязана, что мне от них только на край света бежать.
Лена вздохнула:
— Нет, я вам всё должна рассказать. Это ещё не всё. А то вы про меня будете слишком хорошо думать. Ещё я сплю с моим начальником. Изредка, правда. Отказать не могу. Слишком от него завишу. Он страшный человек. Но очень умный и хитрый. Теперь вроде всё.
«Зачем она мне это рассказывает?» — подумала Вера. И тут же поняла: Лена Стовба была по-своему честным человеком… Бедная девочка…
Вера встала, погладила Ленины светлые волосы:
— Всё будет хорошо, Леночка. Вот увидишь. Стовба уткнулась лицом в бок Веры, а Вера всё гладила её по голове, а Стовба плакала и плакала.
Расставались они как близкие люди: теперь между ними была общая тайна: Вера знала про Лену то, что ни один человек, даже Шурик, не знал. И она чувствовала себя теперь не вполне Верой, но отчасти и Елизаветой Ивановной. Она на минуту оказалась старшей, взрослой.
Она почувствовала, что Лена уступила ей на время свою девочку и не будет стоять между ними. И ещё: между ней и Мурзиком не будет стоять и Елизавета Ивановна, и своё собственное неполноценное материнство, частично отнятое матерью, она сможет прожить теперь заново во всей полноте. Всё сложилось. Всё срослось и прижилось.
глава 44
К ноябрьским праздникам у Жени Розенцвейга назрела свадьба — следствие удачного летнего отдыха в Гурзуфе с Аллой Кушак, студенткой третьего курса Менделеевского института. Шурик познакомился с Жениной невестой незадолго до их путешествия, превратившегося в предсвадебное, и она показалась Шурику очень симпатичной.
