одежды в руках. Пристроила костюм на плечики — сначала юбку, потом жакет. Без улыбки, серьёзно.
«Что я здесь делаю?» — спохватился Шурик, но тут Эгле сказала:
— Ванная и уборная в конце коридора. Полотенце полосатое.
Шурик улыбнулся: мама обычно говорила по вечерам Марии — быстро в уборную, мыться и спать… И всё качнулось в смешную сторону.
Послушно выполнил указание, вытерся полосатым полотенцем. На кухне мелькнула Джамиля с чайником. Вернулся в спальню — там Эгле, сменив шпильки на домашние, с помпоном, тапочки, с серьёзным лицом набивала узкие туфли газетой. Что-то изменилось в её лице. Присмотрелся — исчезли роскошные ресницы… Краска смыта с лица. Но брови отчасти остались.
Распахнула пеньюар.
— Поможешь раздеться?— без тени игривости спросила Эгле, и Шурик почувствовал, что не чувствует совершенно ничего. Ни волнения, ни жалости. И даже немного испугался.
Снял с неё нейлоновую упаковку. Она была затянута в грацию, и Шурик понял, что предложение помочь — никакая не женская уловка. Стальная жесткость её тела происходила от этого белья, которое застёгивалось сзади на маленькие крючки. И впрямь здесь нужна была горничная. Он вытащил крючочки, резиновая кожура снялась, и сверкнула тонкая спина, вся в красных рубчиках от крючков и швов. Такая бледная, бедная спина… И сразу нахлынула жалость, и страха не осталось.
У неё были острые ногти, и она водила ими по Шурикову телу, и гладила его около сосков распущенными волосами, и трогала плотными губами. Горела настольная лампочка, и свет нисколько ей не мешал. Наоборот, она разглядывала его с интересом, которого он не замечал в ней в течение вечера. Он почувствовал, что если это осматривание и ощупывание будет длиться, то жалость к её покрытой рубцами спинке улетучится и он не сможет воспользоваться угощением, которое щедро предложил ему Гия.
И он сократил все эти прохладные изысканности и приступил к незамысловатому процессу. Она была достаточно пьяна и идеально фригидна. Через некоторое время Шурик заметил, что она уже заснула. Он улыбнулся,— жалость улетучилась. Он повернул её на бочок, поправил поудобнее подушку под её головой и мирно заснул с ней рядом, успев ещё раз улыбнуться её тоненькому сопению, обещающему с годами войти в силу полноценного храпа.
Он проснулся в начале десятого. Эгле спала, не поменяв за всю ночь позы: рука под щекой, тонкие ноги согнуты в коленях. Он заметил, что пальцы на ногах у неё необыкновенно длинные. Ну конечно, эта сказка, которую он читал Мурзику, называлась «Эгле — королева ужей».
Он тихо оделся и, не производя шума, вышел.
«Спасибо Гии, угостил красавицей»,— улыбнулся Шурик, вспомнив Валерию, которая радовалась любви всей глубиной души и тела и отзывалась на каждое прикосновение усиливающимся сердцебиением, благодарной влагой тела…
Шел от подъезда к арке и всё ещё улыбался, когда его остановил рослый азиат в кожаной куртке:
— Ты Джамилю знаешь?
Шурик сбросил улыбку, ответил вежливо, но рассеянно:
— Джамилю? Пожалуй, знаю…
— Хорошо,— оскалился он, и Шурик подумал, что у него лицо, как из альбома
