одних только вопросов оказалось достаточно, чтобы у Светланы сложилась картина, очень похожая на ту, которая рисовалась в воображении Рашида. Во всяком случае об Эгле милиционер вопросов не задавал, и Шурик не считал нужным вообще упоминать её имя.
Своё собственное расследование Светлана решила отложить: у неё тоже возникли некоторые вопросы к Шурику. Милиционер, к слову сказать, больше у Шурика не появился — дело об избиении Рашидом Джамили Халиловой и Александра Корна закрыли на следующий день, когда в Москву прилетел отец Рашида, главный кагэбэшник республики, и теперь заботой московских милиционеров было выпутаться самим, потому что Рашидку они в отделении порядком изметелили…
На третий день в палату ворвался Гия:
— Шурик! Мне только что сказали… Ну ты попал, старик! У меня тоже случай был…
И Гия рассказал несколько историй о своих похождениях, когда ему приходилось быть битым. Это было малоутешительно. Потом Гия вытащил из портфеля бутылку коньяка, завёрнутую в газету, открыл его, согнул конец трубочки от Шурикова рта к горлышку бутылки.
— Мне кажется, неплохая мысль,— взял ещё одну трубочку с тумбочки, опустил в бутылку и потянул.— Блестящая, я бы сказал, мысль. А закусывать будешь… нет, не кефиром, конечно… сливками.
За этим приятным занятием застала приятелей Светлана.
Она едва подавила вздох негодования:
— Что это вы здесь делаете?
Гия не давал себя в обиду даже женщинам:
— Мы немножко выпиваем. При сотрясении мозга очень рекомендуется. А вы что здесь делаете?
Шурик мычал что-то невнятное.
— Понял, понял,— съехидничал Гия.— У неё душа хорошая. Это даже заметно. Но когда мужчины выпивают, женщины помалкивают, да?
Светлана была в полной ярости от такого обращения, но сидела, не сдаваясь. И Гия ушёл, оставив бутылку у Шурика под одеялом, а Светлану в сильном раздражении.
Шурик, насколько это было в его возможностях, оттягивал посещение Веры. Да и Вера была в плохом состоянии: боль, начавшаяся, когда ей сообщили по телефону о неприятности с Шуриком, то нападала, то отступала. Она вызвала врача из платной поликлиники — врач долго её осматривал и предположил, что у неё воспаление тройничного нерва. Прописал домашний режим, тепло и какое-то мощное лекарство.
Три недели Светлана ходила в институт Склифосовского как на работу, каждый день давала Вере Александровне отчёты о состоянии здоровья сына.
И даже более того: два раза Светлана по его поручению заезжала к Валерии. Он немного помялся, прежде чем об этом просить, но работа была срочная, пишущей машинки у него не было, и отпечатать рефераты могла только Валерия. Второй раз Светлана зашла к Валерии, чтобы забрать запечатанный конверт и отнести на почту.
Валерия похвалила Светланин плащ. Светлана поведала о том, что шила его сама из плащевки, купленной в этом самом доме. Светлана похвалила антикварную мебель Валерии, сообщив, что терпеть не может современной. Валерии Светлана показалась милой, но очень невзрачной. Светлана, со своей стороны, посочувствовала в душе этой полной, чересчур ярко накрашенной инвалидке. А ведь сколько
