то в другую, потому что низовой ветер завивался и махрился порывами, зато поверху он несся единым сплошным потоком, слева направо, в то время как луна медленно съезжала в противоположном направлении, и соседняя крыша с двумя омертвевшими трубами была единственной точкой покоя и опоры во всей движущейся и колышащейся картине…
«Боже, как это величественно»,— подумала Вера Александровна и целиком отдалась переживанию, как это происходило с ней на хороших концертах и на лучших спектаклях… С тонким оттенком любования самой собой, способной к этому возвышенному переживанию…
Скрипнула дверь. Она обернулась: в темноте коридора мелькнула белизной стройная спина. Лена прошмыгнула к ванной комнате.
«Как… как это возможно?— потрясённая Вера прислонилась к подоконнику.— Надо немедленно уйти, чтобы они не узнали, что она оказалась свидетельницей этого… этого…»
Раздался звук льющейся воды… Вера прокралась по коридору к себе в комнату и, не снимая халата, легла в постель. Её тряс озноб.
Боже, как это безобразно… Значит, у них с Шуриком всегда были какие-то отношения? Но почему, почему она не осталась с нами ради Марии? Что это? Родительский эгоизм? Полная неспособность к жертве? Столько лет мечтать о встрече с любимым человеком, и вот так … Она силилась понять, но не могла. Любовь — трагическое и высокое чувство, и это шмыганье в коридоре… А Шурик, Шурик? Какой фиктивный брак, если… Не одна мысль не додумывалась до конца, только обрывки возмущённого чувства, оскорбление, брезгливость, страх и горе потери клубились и завивались в душе… Заплакала она не сразу — только собравшись с силами. И плакала до утра.
В Шереметьево Вера не поехала. Простилась с Марией возле лифта. Напоследок Мария горячо прошептала на ухо Вере:
— Я тебе не сказала самого главного: я вырасту и приеду, а ты сделай так, чтоб Шурик не женился ни на ком, я сама на нем женюсь.
Шурик был доволен, что мама не едет в аэропорт:
— Конечно, Веруся, лучше оставайся дома. Для Марии ещё одно прощание будет дополнительной травмой.
На самом деле от травмы он берег маму. И уберег: по пути в Шереметьево сломалось такси, шофёр долго ковырялся в железных потрохах машины. Лена, проклиная своё невезение, вышла из машины и вытянула руку навстречу потоку машин. Ни одна сволочь не останавливалась. Всё гибло. Десятилетием вынашиваемый план срывался из-за какой-то гнусной железки. Следом за матерью выскочила из машины Мария, запрыгала, замахала руками и закричала:
— И не поедем! И никуда не поедем!
Стовба побелела лицом и глазами, сбила с Марии шапку и стала яростно хлестать её по лицу. Шурик, выйдя из столбняка, оттащил Марию к машине. Лена ринулась за ними. Ярость её перекинулась на Шурика. Она трясла его за воротник и кричала:
— Бездарь! Тряпка! Маменькин сынок! Ну сделай же что-нибудь!
Мария висела на его правой руке, левой он вяло отражал нападение.
Скорее бы кончился весь этот бред, как в плохом кино… Какое счастье, что мама не поехала… Кошмарная баба… Ведьма сумасшедшая… Бедный наш Мурзик…
Остановилась потрёпанная машина. Шофёр такси подошёл к водителю,
