могильным участком, где похоронен был отец Валерии.
И вот, вместо ожидаемой Сони, пришли незнакомые трое, почти иностранцы, потому что по-русски говорил только старичок, и он назвал своё имя тихо и неразборчиво, потом указал на женщин: это Филомена и Иоанна.
— Вы друг Валерии, она мне про вас говорила,— сказал старичок, подсасывая слабо посаженные зубы. И тогда Шурик догадался, что старичок этот — католический священник, к которому Валерия когда-то ездила в Литву, в лесные глубинные края, где он поселился после десяти лет лагерей.
«Доменик»,— вспомнил Шурик имя патера. Сидел как литовский националист. И ещё Валерия говорила, что он очень образованный человек, учился в Ватикане, потом ещё миссионерствовал где-то на Востоке, чуть ли не в Индокитае, говорит по-китайски и по-малайски, в Литву же вернулся незадолго до войны…
— Проходите, пожалуйста… Как же вы узнали?
Он улыбнулся:
— Самое трудное — последние двенадцать километров, пешком до хутора. Позвонить из Москвы в Вильнюс — всего три минуты. Одна наша литовка позвонила. Те звонили в Шяуляй и так дале…
Говорил он медленно, подыскивая слова, и тем временем снял крестьянскую тужурку, вязаную кофту, помог раздеться спутницам, открыл саквояж и вынул из него что-то белое в целлофановом пакете. Он двигался очень осознанно и устремлённо, Шурик — замедленно и растерянно.
— Мы приехали для прощания. Эта дверь имеет замок, да? Мы будем служить мессу для прощания с Валерией. Да?
— А можно прямо дома?— удивился Шурик.
— Можно везде. В тюрьме, в камере, на лесоповале можно. В красном уголке с Лениным один раз было можно,— и он засмеялся и поднял вверх ладони, и посмотрел в потолок.— Что нам мешает?
Снова зачирикал звонок, проведённый когда-то Шуриком прямо в комнату.
— Это подруга Валерии,— предупредил Шурик и пошёл открывать.
Литовки, которые всё молчали, что-то зашептали патеру, но он сделал неопределённый жест, и они замолчали. Вошли Шурик с Соней.
— Это Соня, подруга Валерии. Доменик…— Шурик замялся…— Как правильно сказать — отец Доменик?
— Лучше сказать «брат». Брат Доменик…— улыбался он хорошо, очень по-дружески.
— Так вы Валерии брат?— обрадовалась Соня.
— В каком-то смысле — да.
Литовки смотрели исключительно в пол, но если от пола и отрывали глаза, то друг на друга. Шурик вдруг почувствовал, что эти трое существуют как один организм, понимают друг друга, как одна нога понимает другую при беге или при прыжке…
— Валерия была наша сестра, скажем так, и мы приехали с ней попрощаться, служить здесь мессу. Вас это не пугает? Вы можете не быть тут, а можете быть. Как вы хотите. Но я прошу вас только не говорить другим людям.
— Можно я побуду? Если вам не помешает… только я не католичка, я русская…— Соня даже вспотела от волнения.
— Не вижу препятствия,— кивнул патер и снова полез в саквояж.
— Давайте я чай сначала сделаю. Еда есть всякая… У Валерии всегда полный холодильник…— предложил Шурик.
— Потом будем есть. Сначала сделаем мессу,— и он вынул из пакета белый халат с капюшоном, подпоясался тонкой
