засмеялась и подула на чебурек. Из задней двери вышла девочка лет трёх в серёжках, подошла к Лиле и уставилась на её тапочки, как на чудо. Лиля покачала ногой. Девочка схватилась за тапочек. Бритый хозяин крикнул что-то по-татарски, и прибежала девочка лет шести, схватила маленькую за руку, та заплакала. Лиля открыла сумочку, болтающуюся на ремешке, вынула из неё две заколки с розовыми бабочками и дала девочкам.
Старшая взмахнула ресницами, как бабочка крыльями, тихо сказала «спасибо», и они исчезли, сжимая драгоценные подарки. Лиля вцепилась в чебурек. Под её зубами он брызнул масляной струёй Шурику в лицо. Он отёр жир с лица, засмеялся. И Лилька захлебнулась своим девчачьим смехом. Чебуреки были вкуснейшими, а Шурик с Лилей — страшно голодными. Они съели по два чебурека и выпили по два стакана чаю. А потом хозяин принёс им блюдечко с двумя маленькими кубиками пахлавы.
— O, complements!— засмеялась Лиля, положила в рот сладкий кубик и, уходя, помахала рукой хозяину и сказала что-то на совершенно незнакомом языке. Он встрепенулся и ответил без улыбки, и вообще без всякого выражения.
— Что ты ему сказала?— спросил Шурик.
— Я сказала ему по-арабски очень красивую фразу типа «пусть ваше добро к вам возвращается».
Они двинулись в сторону гостиницы, снова пешком и не торопясь. Шурик не спал вторую ночь. Состояние было странное, всё вокруг немного зыбкое и уменьшенной плотности. Как будто бутафорское. И тело легче обычного, как в воду погруженное.
— Ты чувствуешь лёгкость необыкновенную?— спросил он у Лили.
— Ещё как чувствую! Ты только коробку не забудь передать,— вспомнила Лиля.
Они дошли, кругами и зигзагами, до гостиницы. Паспорта у Шурика с собой не было, и его не пустили в номер. Лиля поднялась, он довольно долго ждал её в холле. Потом появилась в другой одежде: теперь майка была красная, а не чёрная, и губы она намазала красной помадой. И выглядела как девочка, стащившая у мамы косметику. Носильщик принёс чемодан и коробку. Подошло такси. Она сунула носильщику чаевые. Шурик не успел схватиться за её чемодан, как она сделала ловкое движение пальцами, и шофёр поставил в багажник чемодан и коробку.
— Коробку по дороге завезём к тебе, вот что. Адрес я прямо на коробке написала.
Они сели рядом на заднее сиденье. От её волос пахло не то мылом, не то шампунем, и в этом запахе был какой-то оттенок духов, которыми когда-то душилась его бабушка. Французских, конечно, духов. Он вдыхал этот запах, стараясь наполнить им лёгкие и больше не выпустить, думал — и одновременно запрещал себе думать,— что сейчас всё кончится.
Остановились возле дома. Лиля спросила, не подняться ли ей вместе с ним, попрощаться с Верой Александровной. Шурик покачал головой и унёс коробку.
В Шереметьево они прощались во второй раз в жизни. Перед тем как нырнуть за границу, она встала на цыпочки, он пригнулся, и они поцеловались. Это был долгий настоящий поцелуй, тот, перед совершением которого долго ходят вместе по улицам, не решаясь прикоснуться к краю одежды и к кончикам пальцев. Он сначала был благоговейным, а потом превратился в воронку, из которой