улыбнулась Лада и сразу же убрала улыбку.— А если чего не рассечешь, то тебе п…ц. Поняла, да?
— Ты давно здесь?— вопрос плохой, но обязательный.
— Здесь я три года, до этого я в Западном Берлине работала.
— А где лучше?
— Здесь лучше — и сравнивать нечего. И в материальном отношении, и по-всякому… Пьяный немец — тяжелый клиент. А здесь, считай, совсем и не пьют. Здесь гораздо приличней народ. А приезжие, сброд всякий, они всюду одинаковые. Но в Цюрихе всякой швали меньше. Здесь место дорогое, шваль всякая сюда не идет. Я довольна здесь,— с достоинством провинциальной учительницы ответила Лада.
— А домой не собираешься?— поинтересовалась Женя.
— Раньше были такие мысли. Но теперь все по-другому решается. Я замуж собираюсь,— улыбка внутренняя, тихая.
— Да что ты? За швейцарца?— обрадовалась Женя.
— За банкира. Состоятельный человек, не мальчишка, и, главное, он из хорошей здешней семьи, у него все банкиры до третьего колена. Прадед даже…— это Женя уже слышала…
— Много старше?
— Сорок два ему. Но женат не был. Мне тридцать четыре. Пора свою жизнь устраивать,— улыбается красными напомаженными… Помада блестит ровной поверхностью, без единой трещинки — особая какая-то косметика.— Я ребенка хочу родить. Хейнц детей любит.
— А как ты вообще за границу попала?— задает Женя ударный вопрос.
— Длинная история,— загадочно улыбается Лада. Она улыбается после каждого слова. Она все время улыбается. Это у нее вроде нервного тика.— Друг моего покойного жениха мне помог. Я из дому рано ушла, в четырнадцать лет. Работала, училась. Встретила человека — как в романе. Богатый, красивый, музыкант. В ансамбле выступал, по всей стране ездил. И накануне свадьбы — представь!— его убили. Может, ты в газетах читала, очень известная история была. И шофера его застрелили. Когда мне сказали, я полностью вырубилась, два месяца в больнице пролежала. Самоубийством кончала. Но друг его мне помог, он взял меня в свою группу на подтанцовку, и я поехала с ними в гастроли. И сделала ноги,— и снова она улыбнулась своей идиотской, изображающей загадочность улыбкой.
— Бедняга, сколько же тебе пришлось всего пережить,— посочувствовала Женя.— И родителей, наверное, сколько лет не видела…
— Да что родители? У меня отец был капитан дальнего плаванья. Если в гости ко мне зайдешь, я тут недалеко, я тебе фотографию покажу — красавец, форма белая, парадная… Погиб молодым, при взрыве. А мама беспомощная, избалованная, сама понимаешь, жена капитана дальнего плаванья, вышла замуж за его помощника, а он, скотина, меня лупил, издевался всячески. А когда подросла, он меня изнасиловал. Я из дома убежала… Сейчас и вспоминать не хочется, сколько всего было… Но, видишь, обошлось. А мама после того, как я убежала, умерла… Так что у меня в Вологде — ничего. Пустое место.
Мишель то подходит, то отходит, выпивку оплачивает. Все довольны. Женя вторую пачку сигарет распечатывает. Опять завтра будет голова болеть…
— Вот с Хейнцем поженимся, откроем дело… Небольшой клуб я бы открыла, только в хорошем районе. «Русский клуб» назову. А что? Здесь район — не очень… Я бы сама девушек из России привезла. Сейчас и с визами лучше,— вдруг она оживилась.— Есть
