не узнаешь?
— Господи! Бронька!— изумилась Ирина Михайловна, которая мысленно перебирала самых отдаленных родственников по отцовской линии.
— Я, Ирочка, я! Бронька!— И радость в ней была такая, что Ирина Михайловна даже смутилась. А Бронька моргала ресницами и собиралась плакать. Она закрыла окошечко и выбралась из будки.— Подожди, подожди, ради Бога,— зачастила она.— Ты ведь не спешишь?— с надеждой в голосе спросила она. Выйдя из будки, она оказалась такой же маленькой и худенькой, как в детстве.
Она обхватила Ирину и, уткнувшись ей в бок, уже сквозь быстрые легковесные слезы говорила скороговоркой:
— Ирочка! Ой, Ирочка! Да как же я рада, что ты нашлась! Ты ведь у меня одна подруга была, других не было… Если бы ты знала, что ты для меня в детстве значила… Ведь единственная подруга… Я помню, помню, как ты Юрочку просила показать… И бабушка твоя.., она нам помогала… Ирочка, вот радость-то…— Бронька смахнула со щеки слезу.
Ирина Михайловна слегка забеспокоилась: неожиданность узнавания, легкое волнение от касания к детству уже прошло, а Бронька, судя по настораживающе-истерической ноте, была немного не в себе — так показалось Ирине, человеку сдержанному и не расположенному к открытым эмоциям.
— Пойдем ко мне, я тут совсем недалеко, рядом, три минуты,— умоляюще предложила Бронька.
Ирина посмотрела на часы — пустого времени было два часа.
— У меня есть минут сорок, я с мужем договорилась здесь встретиться,— ответила Ирина, а Бронька уже засовывала в большую кожаную сумку кипу билетов и запирала будку.
Тут только заметила Ирина Михайловна, что выглядит Бронька невероятно моложаво и одета в зеленый лайковый костюм, которые отнюдь не на каждом углу продаются.
— Пойдем, пойдем же,— теребила Бронька Ирину и уже волокла куда-то через дорогу.— Я тут рядом. А мама, мама как тебе обрадуется…— И снова Бронька говорила о том, как Ира была ее единственной подругой во все времена ее ужасного, невыносимого детства…
— А мама-то жива, подумать.., сколько же ей лет?— удивилась Ирина.
— Восемьдесят четыре. Инсульт у нее был, ходит с палкой, скандалит. С памятью не все, конечно, в порядке, забывает, что близко… А прошлое помнит очень хорошо. Не хуже меня,— с оттенком умной грусти сказала Бронька.
Они вошли в хороший, из тех, что прежде назывались генеральскими, дом, в приличную квартиру. Когда хлопнула дверь, раздалось шарканье и стук палки. В коридор вышла Симка, сморщенная, воспаленно-красного цвета, голова ее была повязана косынкой, все тем же фасоном — козой, с двумя рожками надо лбом. Двумя руками она опиралась о палку, подволакивала левую ногу, сухое личико ее было искривлено съехавшим вниз ртом.
— А, это ты пришла, я думала — Лева,— не совсем внятно произнесла старая Симка.
— Мама, Лева уехал в командировку, в командировке Лева,— крикнула Бронька, а Ирине сказала тихо:
— Муж в командировке вторую неделю, а она никак запомнить не может.— И снова, близко к крику:
— Мама, ты посмотри, кто к нам пришел! Это Ирочка, внучка Анны Марковны. Ты помнишь Анну Марковну, в старом дворе?
— А-а,— кивнула Симка.— Конечно, я помню Анну Марковну. Она жива? Нет?
— Давно умерла. Почти двадцать лет,— ответила Ирина, испытывая странное чувство замешательства.— И бабушка, и дедушка, и мамы давно уже нет.
— Анна Марковна была хорошая женщина,— снисходительно, словно от ее мнения зависело нынешнее благосостояние покойной.— Она меня очень уважала, очень уважала,— с гримасой гордого достоинства