на сбор отряда.
Словечко это «тоже» показалось Маше обидным. Тут открылась дверь, пришли дежурные с тряпкой и щеткой, и заседание решили считать закрытым.
Кроткая Колыванова уперлась, как коза. Нет и нет — и даже толком не могла объяснить, почему же она не хочет привести свою безрукую тетю на сбор отряда. И упорствовала она до тех пор, пока Сонька не сказала ей:
— Тань, а ты Лидке своей скажи, пусть она попросит тетю.
Танька страшно удивилась: откуда Сонька Преображенская могла знать, что Лидка вечно таскается к тетке? Но поговорить с Лидкой согласилась.
Лидка долго не могла взять в толк, чего это понадобилось третъеклашкам от калеки-тетки, а когда сообразила, захохотала:
— Ой, умру!
В следующее воскресенье она взяла с собой пятилетнего братишку Кольку и поехала к тетке в Марьину рощу.
Все колывановское семейство жило кое-как, по баракам и обшежитиям, одна только Томка жила как человек, имела комнату в кирпичном доме с водопроводом.
Когда к ней пришла Лидка-племянница, она обрадовалась: Лидка попусту к ней не ходила. Как придет, то и постирает, и еду сварит. Хотя ходила она и не совсем за так: Томка ей всегда подбрасывала то трешничек, то пятерочку. Деньги у нее водились, особенно летом.
Разница в годах у тетки и племянницы была не так велика, не более десяти лет, и отношения были у них скорее приятельские.
— Томка, тебя пионерки хотят на сбор позвать, из Танькиного класса,— сообщила ей Лида
— На что это мне? Еще ходить куда-то. Надо им, сами придут. Да и на что им нужно-то?— удивилась Томка.
— Да хотят, чтобы ты им рассказала, как ты подушечку-то вышивала…— объяснила Лида.
— Ишь хитрые какие, расскажи да покажи… Пусть приходят, я им и не такое покажу.— Она сидела на тюфяке, почесывая коленом нос.— Только не за так. Бутылочку красного принесут — и покажу, и расскажу.
— Да ты что, Том, откуда у них?— Лидка уже раздела Кольку и копошилась в углу, разбирая грязные тряпки.
— Тогда пусть хоть десяточку принесут. Нет, пятнадцать рублей! Нам, Лид, пригодится!— и она засмеялась, показывая мелкие белые зубы.
Личико у нее было миловидное, курносенькое, только подбородок длинноват, а волосы густые, тяжелые, в крупную волну, как будто от другой женщины.
— Ох и дуры, чего не видели,— крутила она головой, но была в ней гордость, что целая делегация направляется к ней посмотреть, как она ногами управляется. Была у нее такая слабость — хвастлива. Любила людей удивлять. Летом сидела она на своем подоконнике на первом этаже, лицом на улицу, и, зажав иголку между большим пальцем и вторым, вышивала. А народ, проходивший мимо, дивился. А кто подобрее, тот клал на белое блюдечко и денежку.
Томка кивала и говорила:
— Спасибочки, тетенька.— Обычно давали тетеньки.
— А ты, Лидух, сама-то придешь? Ты приходи за компанию,— пригласила она родственницу.
— Приду,— пообещала Лидка.
* * *
Решили идти к Колывановой Тамаре на дом. Девять рублей было у Маши, остальные скопили за два дня на завтраках. Почти целую неделю пионерки ходили надутые тайным заговором, как воздушные шарики легким паром. Почему-то они были совершенно уверены, что не состоящая во Всесоюзной пионерской организации имени Ленина молодежь ничего не должна знать об их серьезной и таинственной жизни.
Гайка Оганесян от любопытства едва не заболела, а Лиля Жижморская была мрачнее тучи, потому что была уверена, что затевается что-то лично против нее.
Тане